Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях
маленькой избушки, казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устраивавшие стол из двери. Петя снял и отдал сушить свое мокрое платье и тотчас же принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Неточные совпадения
Вот храпит на печке духовный брат Конон, вот ровное дыхание
маленького брата Глеба, а за
избушкой гуляет по Чистому болоту зимний буран.
Один момент — и детская душа улетела бы из
маленького тельца, как легкий вздох, но в эту самую минуту за
избушкой раздался отчаянный, нечеловеческий крик. Макар бросился из
избушки, как был без шапки. Саженях в двадцати от
избушки, в мелкой березовой поросли копошились в снегу три человеческих фигуры. Подбежав к ним, Макар увидел, как солдат Артем одною рукой старался оттащить голосившую Аграфену с лежавшего ничком в снегу Кирилла, а другою рукой ощупывал убитого, отыскивая что-то еще на теплом трупе.
С ними в
избушке живет
маленький сын Глеб, которому пошел уже второй год.
Наконец я перебрался через это болото, взобрался на
маленький пригорок и теперь мог хорошо рассмотреть хату. Это даже была не хата, а именно сказочная
избушка на курьих ножках. Она не касалась полом земли, а была построена на сваях, вероятно, ввиду половодья, затопляющего весною весь Ириновский лес. Но одна сторона ее от времени осела, и это придавало
избушке хромой и печальный вид. В окнах недоставало нескольких стекол; их заменили какие-то грязные ветошки, выпиравшиеся горбом наружу.
За рекой Каменкой, на низком, отлогом берегу, приткнулась
маленькая деревушка, точно она сейчас вылезла из воды своими двумя десятками
избушек и теперь сушилась на солнечном пригреве.
Действительно, резвое течение, будто шутя и насмехаясь над нашим паромом, уносит неуклюжее сооружение все дальше и дальше. Кругом, обгоняя нас, бегут, лопаются и пузырятся хлопья «цвету». Перед глазами мелькает мысок с подмытою ивой и остается позади. Назади, далеко, осталась вырубка с новенькою
избушкой из свежего лесу, с
маленькою телегой, которая теперь стала еще
меньше, и с бабой, которая стоит на самом берегу, кричит что-то и машет руками.
Жил он в
маленькой, сильно покосившейся набок
избушке, у которой одно окно было закрыто ставнем, а половина другого была заклеена частью синей сахарной бумагой, частью пузырем; издали эта
избушка сильно походила на физиономию пьяницы, которую с жестокого похмелья повело набок, один глаз залеплен пластырем, другой сильно подбит.
А вот и село. Вот запертый шинок, спящие хаты, садочки; вот и высокие тополи, и
маленькая вдовина
избушка. Сидят на завалинке старая Прися с дочкой и плачут обнявшись… А что ж они плачут? Не оттого ли, что завтра их мельник прогонит из родной хаты?
И мне показалось, что я понял тихую драму этого уголка. Таким же стремлением изломанной женской души держится весь этот
маленький мирок: оно веет над этой полумалорусской
избушкой, над этими прозябающими грядками, над молоденькой березкой, тихо перебирающей ветками над самой крышей (березы здесь редки — и ее, вероятно, пересадила сюда Маруся). Оно двигает вечного работника Тимоху и сдерживает буйную удаль Степана.
И грубые матросские лица, загорелые и обветрившиеся, эти небольшие, приземистые фигуры, крепко державшиеся на покачивающейся палубе своими мускулистыми, цепкими, босыми ногами, видимо, выражали торжественность настроения и вместе с тем удовлетворенность, что праздник справляется честь-честью и словно бы переносит их туда, на далекую холодную родину, напоминая заваленные снегом
избушки и
маленькую деревенскую церковь.
Да! Да! Да! Права Оня! Еще два года, и мечта всей
маленькой Дуниной жизни сбудется наконец! Она увидит снова поля, леса, золотые нивы, бедные, покосившиеся домики-избушки, все то, что привыкла любить с детства и к чему тянется теперь, как мотылек к свету, ее изголодавшаяся за годы разлуки с родной обстановкой душа. Что-то радостно и звонко, как песня жаворонка, запело в сердечке Дуни. Она прояснившимися глазами взглянула на Оню и радостно-радостно произнесла...
Все
меньше и
меньше тоскует по деревне Дуня… Уходят от нее куда-то далеко и лес, и
избушка, и кладбище с материнской могилкой… Другая жизнь, другие люди, другие настроения овладевают девочкой…
В низкой покривившейся
избушке лесника Артема, под большим темным образом сидели два человека: сам Артем, малорослый и тощий мужичонко, с старческим помятым лицом и с бородкой, растущей из шеи, и прохожий охотник, молодой рослый парень в новой кумачовой рубахе и в больших болотных сапогах. Сидели они на скамье за
маленьким треногим столиком, на котором, воткнутая в бутылку, лениво горела сальная свечка.
На одной из таких дорог, шедшей от реки Фонтанки мимо леса, где уже кончалось Московское предместье и начиналось Лифляндское, в описываемое нами время очень мало заселенное и представлявшее из себя редкие группы хибарок, хижин и
избушек, стоял сколоченный из досок балаган с двумя
маленькими оконцами по фасаду и дверью посреди них, над которой была воткнута покрытая снегом елка.